Классовость общества – проклятие человечества.

11 минут

282 прочтения

Статья публиковалась ранее на моем ДЗЕН канале.

Многие вещи мы привыкли воспринимать как данность. В том числе и деление общества на тех, кто “выше” и тех, кто “ниже”. С этой проблемой мы продолжаем жить уже тысячи лет и даже не замечаем, что это проблема. Хотя иной раз все же обращаем внимание. Если разница становится слишком заметна, то начинаются перемены, иной раз революции. Но завершается все это лишь сменой тех, кто “выше”, сменой принципа определения тех, кто “выше”. Но не более того.

Само понятие “класс” по сути было введено коммунистической идеологией, раньше это так не называлось, называлось иначе, но суть от этого не менялась. Однако принцип класса был введен задолго до идей коммунизма, по сути, став реформой того самого дележа на “выше” и “ниже”, сделав доступ к “выше” более широким еще идеями французской революции, разрешившей сословия, но породившей классы в новом виде. Вернее, разрушившей сословный подход к формированию классов.

Было ли сословное или классовое деление изначально? Нет, конечно же, нет. Если взять первобытное племя или даже племена времен “варваров”. Мы увидим некую общность людей примерно равнозначных между собой. Вместе живут, вместе охотятся или там обрабатывают землю. Возникла опасность взялись за оружие, ну или там увидели соседнее племя ослабшее, которое серьёзного сопротивления не даст, можно что-то отобрать, награбить, или прогнать с более плодородной земли, тоже взялись за оружие.

Этот период существования человечества, вернее, эту формацию общества, которая у разных народов могла существовать в разное время и параллельно с другими формациями у соседних народов, постоянно пытаются переосмыслить и “переписать” под представление других, тех, кто жил уже в обществе классовом. Что римляне или греки общавшиеся с “варварскими королями”, что европейские “первооткрыватели”, видевшие в вождях туземцев “королей”. Описывали племена через призму своего восприятия. Если кто-то вышел на переговоры от имени племени, стало быть король. Стало быть правитель, как его не назови. Но вождь у тех же индейцев в Северной Америке или у тех же германцев времен Рима, даже близко “королем” не был. Сегодня племя пашет землю и сеет зерно? Вон дядька самый опытный в этом деле прислушаемся к его советам, пусть он распределит, с какого участка лучше начинать, подскажет, где могут быть камни в почве, чтобы осторожнее пахать, ну и всякое такое прочее. Пошло племя на охоту? Вон тот дядька более опытный охотник, послушаем его, где проще найти оленей в это время, кому лучше подобраться ближе и пугнуть их, а кому в засаде спрятаться, чтобы перехватить убегающих оленей. Началась война с другим племенем? Ну опять-таки вон тот дядька вроде получше соображает, как других копьями тыкать, чтобы своим меньше дырок наделали в теле, снова как засаду устроить, как заманить чужаков, чтобы напасть, ну и все такое прочее, вот вам и вождь. Но тот же вождь, когда землю пашут так же за плугом идет и слушает, что “главный землепашец” скажет. Впрочем, не всегда и не везде это был “дядька”, в каких-то племенах вполне могла быть и “тетка”.

Впрочем, земледелии и стало той самой точкой, которая поставила точку как в равноправии соплеменников вообще, так и в равном положении “дядек ” и “теток”. Племя сохраняло первобытную формацию, оставаясь племенем охотников-собирателей (именно так жили большинство племен коренных народов Северной Америки), ну либо лишь обладая зачатками земледелия, продолжая вести кочевой или полукочевой образ жизни. Те же германцы перебирались с места на место, так как лесная почва быстро истощалась (а Европа тогда практически вся была покрыта густыми лесами), делить землю в таких условиях не имело смысла. Кочевые народы пасли стада перебираясь вслед за скотом на новые пастбища, хотя может и имели какие-то постоянные места зимовок или крепости для укрытия от врагов. Охотники тоже шли за дикими стадами или просто перебирались с места на место туда, где добычи побольше. Человек осел на земле в тех местах, где она была плодородна и давала богатые урожаи, не истощаясь за несколько лет, давая возможность оставаться на месте и создавая необходимость оставаться на месте, держась за эту землю.

Земля стала ценностью, стала тем, что можно поделить и закрепить лично за собой, “мой участок”, за своими ближайшими родичами, передать сыну, а не какому-то другому соплеменнику. Земля дала жизнь и земля же убила свободу. Землю можно поделить, землю нужно защищать, землю можно захватывать. Тот же Маркс делает основной упор на расслоение племени сперва на родовые общины, а затем на семьи, ставя во главу угла то, что, мол, земля разная не везде одинаково плодородная. Одному достался участок получше, другому болотистый или каменистый наоборот. Урожай разный. Тот, кому похуже надел достался пришел к тому, что получше получил, стал в долг зерно просить, чтобы не голодать самому, так появились богатые и бедные. Так появились зависимые и доминирующие. Такое явление несомненно могло быть, но вряд ли оно было основополагающим.

У племени привыкшего все делить вместе не было нужды делить землю между членами пламени. Как деды наши вместе пахали, так и внуки наши будут вместе пахать и вместе зерно распределять. С чего вдруг одному члену племени отдельный клочок земли выделять? Для того чтобы появился повод межевать землю между соплеменниками, должно было что-то произойти ставшее этому причиной. И как я уже не раз озвучивала свою теорию возникновения классов-сословий, да и вообще разделения племени на различные группы внутри племени, происходило это с большей вероятностью путем слияния, вернее, путем захвата и подчинения одного племени другим. Одно племя живёт у реки, где весенние паводки приносят на землю или река даёт достаточно влаги, чтобы зерно росло хорошо и урожай был богат. Другое племя живет у леса в стороне от реки, тут охота получше, но земля так себе суховатая, разные корни и коряги, а то и камней полно, да и без удобрения илом урожаи какие-то “худосочные”. Если племя охотников видит тех, кто у реки обитает, видит, что они сыты и довольны, зерно готовы даже поменять охотникам на мясо или шкуры там, пробуют сами зерно посадить, но видят колосящиеся поля у реки и полузасохшие поля у себя, и приходит в голову им вполне себе логичная идея – а мы чем хуже? Хватают топоры, копья, мечи и бегут к тем у реки. Прогнать, отобрать, награбить, захватить. Раз за разом выбегают из леса оголодавшие охотники (ну или просто жадностью обуянные), жгут дома земледельцев, грабят их амбары, тащат мешки с зерном и всякие там циновки с горшками, убивают друг дружку. Но раньше или позже начинают соображать, что прийти припугнуть и обложить данью (отобрать пол урожая оставив остальное на прокорм) куда проще, чем за мешок зерна половину воинов своего племени потерять. Да и земледельцы тоже соображают, что откупится от налетчиков проще, чем каждый раз драться. Ну а дальше все просто. Голодные охотники в лесу не одни, и поживиться за счет тех, кто у реки не против тоже не одни. Те, кто дань берет, делиться с другим не хотят. Да и земледельцам всем оплатить, сами с голоду помрут. Возникает договор по принципу “это моя корова и я ее дою” – вчерашние охотники гоняют других конкурентов, охраняя и защищая свою “дойную корову”, да и для земледельцев они уже становятся не грабителями, а защитниками. Со временем “защитники” перебираются поближе к “защищаемым” и становятся одним племенем. Но племенем уже разделенным: вот воины, защитники, знать, те, чей долг защищать крестьян, а вот холопы, чей долг обеспечивать защитников, кормить и одевать, а при необходимости и самим становиться рядом с ними с вилами в руках. Идея “твоё” “мое” в усах зародилась, смысл делить участки земли появился. Появился и класс зависимых и класс господ. Изначальная суть власти, суть знати, суть “элиты” была и оставалась веками, меняя лишь форму и подход, но не свою принципиальную основу – это рэкет, отношения рэкетира и подконтрольного ему “платителя дани”.

Далее, этот принцип лишь развивался и углублялся. Были те, кто принуждал других работать и отдавать часть заработанного им, а были те, кто был вынужден работать и отдавать во избежание наказания. По факту неважно, захватывали воины какое-то племя обращая людей в рабство и принуждая их работать под кнутами, торгуя ими как товаром, или феодал требовал подати с крестьян, карая их за не выплату оных. Был класс господ и был класс зависимых. И долгое время это было наследственно. Конечно, знатный рабовладелец мог стать рабом, если его город захватили и его самого продали в рабство, как и получивший свободу раб мог купить себе рабов. Сын крестьянина мог выслужиться при князе-конунге-рэксе и получить титул из рук короля. Но основанная масса оставалась “на своем месте”.

Развитие торговли, развитие зарождающейся промышленности, зарождение буржуазии изменило этот принцип. Но изменило только принцип формирования класса элиты, но не принцип разделения на элиту и “массу”. Идеи утвержденные французской революцией поставили новый тип отношения к положению человека в обществе. Основной идеей стало “неважно, кем ты родился, важно, кем ты стал”. Это действительно был прогрессивный шаг вперед. Шаг восхваляемый идеологами демократии и либерализма. Происхождение ничто, достижения все. Если между рабовладельческим и феодальным обществом разница была не столь уж велика, то буржуазное общество отличалось от них обоих заметным образом. Как бы дико для кого-то не звучало, но в плане свободы феодализм более жестко разделил общество на зависимых и элиту, чем рабовладельческий строй. Если во времена рабовладельческих государств правящий слой был немногочисленным, но помимо рабов, существовал еще третий слой общества свободных крестьян и ремесленников достаточно многочисленный, которые могли иметь своих рабов, а могли и не иметь таковых, то есть не являться рабовладельцами, оставаясь независимыми и свободными. Феодализм постарался соединить в единое целое бывших рабов и независимых крестьян, по сути низведя их на положение рабов. Достаточно вспомнить ту же Россию, где крепостных крестьян продавали и покупали не хуже рабов. Европа была слишком мелко подроблена и каждый кусочек земли ценился очень высоко, так что торговли крестьянами там по большому счету не было, условий для этого не сложилось, но положение их от этого лучше не было. Были и рабы, хоть и не столь многочисленные. Были и свободные крестьяне, которых постепенно старались “прибрать к своим рукам” феодалы. Повышение значения городов и сконцентрированных в них ремесленников, начало развития промышленности, положили начало тому, что происхождение перестало играть значимую роль. Но изменило ли это суть на самом деле?

Буржуазия отодвинула в сторону аристократию. Буржуазия провозгласила принципы свободы, равенства и братства, полагая под ними принципы отмену наследственных привилегий. Но по факту произошла лишь замена одной элиты другой. Элита стала формироваться не на основе происхождения и знатности рода, а на основе наличия капитала, вернее, его величины. “Обязанность” служить “барину” исчезла, ее заменила зарплата. Хочешь жить – придётся работать. Хочешь жить лучше? Работай больше. Вот только здесь включились уже ложные “истины”. Рядовой гражданин, обычный человек не имеющий обязанности на кого-то работать, тем не менее оказывался перед выбором – нет работы, нет денег на существование. Способы и формы финансового принуждения менялись, от нищенского существования и выживания, от зарплаты до зарплаты, до создания иллюзии “успешности”, и “престижности”, и запутывания долгами и кредитами, из-за которых человек все равно вынужден работать для их погашения. Силовое принуждение рабов, принуждение “долга” феодализма, или принуждение финансовое – остается одним и тем же лишь разными формами. Принцип формирования элит тот же и лишь иллюзорно более “демократичен”. Фактически все рассказы про успешных предпринимателей с нуля поднявшихся к вершинам работают, скорее, как изредка выдаваемые выигрыши в казино, лишь заставляя массы активнее пытаться достичь воображаемых результатов. Если раньше рабы ходили в лохмотьях и принуждались к работе кнутами, то сейчас ходят в костюмах и принуждают выходить на работу себя самостоятельно. Стремясь к “вершинам” человек лишь получает иллюзорные “бонусы” чуть больше зарплата, фактическая разница которой близка к нулю, чуть выше статус аналогичным способом мог гордиться и раб “я теперь разрезаю птицу за столом у хозяина”, надменно смотря на уборщика или помощника на господской кухне, но все равно оставаясь рабом. Вырастя реально в элиты практически невозможно. Вернее, эта возможность есть и она примерно равна тому, что простого воина посвятят в рыцари за заслуги перед королем. Те же, кто в элите находится имеют возможности оставить в элите и своих детей, дав им образование, передав им наследство. Но нынешняя элита не только финансовая. Элита еще и политическая. Впрочем, в политике крутятся в основном те же, кто имеет деньги на то, чтобы заниматься политикой. Иные же “пробиваясь наверх” либо работают на них, получая от них деньги и выполняя то, что нужно нанимателям, либо просто играют роль “политических дружинников” при том или ином “политическом князе”.

Сам принцип малочисленной элиты контролирующей большинство и собирающей “дань” с этого большинства остается прежним и неизменным, лишь меняя формы и названия. Любая элита как бы она себя не называла и под каким видом не подавалась, остается тем самым рэкетиром тем или иным способом принуждающим работать на себя остальные массы. Но следующим логичным шагом развития общества должен стать шаг к тому, чтобы отойти от принципа “кормления рэкетира” и к упразднению элит в любом их проявлении. Это достижимо лишь одним способом – искоренением в разумах представления о необходимости этого самого “рэкетира”, о необходимости власти и элит, возращением к изначальному типу отношения в обществе – все равны и все решают совместно. Речь ни в коем случае не о “революциях” и не о “уничтожении элит”. Когда одну элиту уничтожают или изгоняют, на волне борьбы всплывает новая элита занимающая ее место. Речь об осознании, массовом осознании ненужности власти и ненужности элит как таковых.